Этот альбом я слушаю редко. Очень редко. Тяжело и страшно прикасаться к нему, тяжелее, чем к посмертному Made In Heaven. В посмертном – примиренность со свершившимся, с тем, что уже не изменить; Фредди умер, друзьям осталось завершить им начатое. В Innuendo примиренности нет и быть не может: Фредди-творец полон сил, энергии, его мощь в этом альбоме неимоверна. Это ощущается физически: тебя бьет как током и чуть не отшвыривает лавиной музыки и голосов. Энергетика потрясает, особенно, когда понимаешь, в каком состоянии был Фредди-человек во время записи альбома. Он не хочет мириться с приближающейся смертью, но понимает: уход неизбежен, осталось уйти красиво.
Красота была для Фредди понятием абсолютным. Он красиво жил, красиво пел, всегда следил за тем, чтобы красиво выглядеть. Не удивительно, что он воспользовался шансом создать после The Miracle еще один, теперь уже действительно итоговый шедевр.
По красоте и совершенству музыкальной формы Innuendo перекликается с A Night At The Opera, но если «Ночь в опере» – вершина, с которой открываются другие горные пики, то «Инсинуации» – взгляд с высоты на лежащую внизу долину и пройденный путь. Это подчеркивается строением двух альбомов: A Night At The Opera завершается маленькой музыкальной трагедией, Innuendo открывается ею.
Заглавная композиция альбома задает установку на вопрос о смысле и предназначении человека. Как бы ни открещивался Фредди от любых намерений пофилософствовать в музыке, он не мог не задаваться вопросами о жизни и смерти, и, соответственно, не мог не озвучивать их в песнях. Особенно – в последних песнях. Innuendo – зрелое размышление людей, много испытавших, долго боровшихся за право на уникальность и не сдавшихся ни друзьям, ни врагам, ни публике, ни самим себе. Умение не сдаваться звучит и в формально безмятежной Delilah, и в откровенно прощальном The Show Must Go On (да, песня была написана вроде и не по поводу случившегося с Фредди, но случайностей не бывает – ею и только ею мог завершиться последний альбом группы). Это умение подарило нам еще один бриллиант в королевской короне – последний альбом, записанный при жизни Фредди. И как бы тяжело ни было о нем говорить, он стоит того, чтобы задержаться на нем подольше.

---

"Он был великим музыкантом"

«Постоянно приходится слышать о том, каким, дескать, прекрасным шоуменом был Фредди. И это подчас бесит меня. Да не шоуменом он был — он был великим музыкантом!»
Роджер Тейлор

@темы: "Фредди и все-все-все"

---

Человек

"Этот человек завоевывал аудиторию как по мановению волшебной палочки".
Дэвид Боуи.

@темы: "Фредди и все-все-все"

---

"Извините, если разочаровал"

"Сочинять музыку могут заставить многие вещи - почти всё, что нас окружает. Что касается меня, то я могу просто идти куда-то, и у меня вдруг появляется идея, и я ее запоминаю, но, как правило, я сажусь за пианино, начинаю бренчать и что-то подбираю. У меня могут возникнуть сразу несколько идей, и я стараюсь запомнить их; потом я возвращаюсь к ним и пытаюсь сделать из них композицию. Иногда я просто сижу за пианино и меня вдруг озаряет идея, и тогда я пытаюсь превратить ее в песню. Иногда я заставляю себя прислушиваться к идеям, а иногда оставляю их в покое и возвращаюсь к ним через месяц - и вдруг все встает на свое место... То, что я говорю, может разочаровать кого-то, потому что придуманный сюжет рождает любопытство: "Ого! Интересно, что его вдохновило?" Возможно, у людей возникает в сознании какой-то величественный образ. Но это не мой формат. Извините, если я вас разочаровал".
Фредди Меркьюри.

@темы: "цитаты", "Фредди Меркьюри"

---

"С ним всегда было интересно"

"Иногда где-нибудь в ресторане он полностью доминировал в компании, рассказывая потрясающе смешные истории. В другой раз он мог сидеть тихонько в уголке совершенно незамеченным.
Часто мы с ним разговаривали о смысле жизни. Мы засиживались до рассвета, он был очень хороший собеседник. Фредди любил и посплетничать. С ним всегда было интересно, но иногда немного утомительно. Несколько раз я просто уползала из его комнаты рано утром после таких разговоров".
"Я всегда знала, что Фредди - личность, причем уникальная".
Брин Бриденталь, пресс-агент Queen в США.

@темы: "Фредди и все-все-все", "имидж и жизнь"

---

Накануне рабочей недели

"Тяжела ли мне моя работа? Она ангельски приятна, друзья!"
Фредди Меркьюри

@темы: "имидж и жизнь", "Фредди Меркьюри"

---

"И мы долго спорили..."

"Фредди был без ума от оперы и балета. Он здорово в них разбирался и мог говорить на эту тему часами. Обычно он демонстрировал какие-то из своих многочисленных записей, и мы долго спорили, кто лучший оперный певец и кто может взять ноту выше. Фредди очень любил сопрано и сам обладал великолепным голосом. В балете ему более других нравился Брайони Бринд, а из спектаклей - "Месяц в деревне", а также "Лебединое озеро" и "Ромео и Джульетта".
Уэйн Слип, танцовщик и актер.

@темы: "имидж и жизнь", "Фредди меркьюри"

---

Голос Земли

Говорят, случайностей не бывает. Выбирая название для предпоследнего совместного проекта, "королевичи" могли и не вспомнить альбом Miracles (1971 г.) перуанской певицы Имы Сумак (1922 - 2008). А, возможно, Фредди (автор заглавной композиции) сознательно дает отсылку к творчеству самой загадочной исполнительницы мира. Ведь уникальный голос Имы вдохновил Меркьюри на знаменитые "вокализы", в которых он упражнялся на концертах и в студийных записях. Наиболее схожи с манерой Имы Сумак его игра голосом на видеозаписи 1982 года Live In Japan и в композиции Was It All Worth It.
Надо признать, талант вдохновившей Фредди певицы и впрямь необычен. Дело даже не в том, что она владела диапазоном почти в пять октав и могла брать как самые высокие ноты женского сопрано, так и низкие - мужского баритона. Гораздо интереснее манера исполнения - Сумак своим пением подражала голосам тропических птиц и животных, а ее импровизации были насыщены поистине мистической энергетикой.
Фредди не могло не импонировать и то обстоятельство, что певица создала из своей жизни самую настоящую легенду. До сих пор неизвестно толком место ее рождения: то ли индейское селение Ичокан на севере Перу, то ли столица страны - Лима, то ли вообще Бронкс (на последнюю версию Сумак отреагировала ироническим замечанием: "Таланты рождаются не только в Нью-Йорке"). Свою родословную Сумак возводила к последнему Инке - Авки Тупак Атау Вальпе (Атауальпа), казненному испанцами в 1533 году и, таким образом, претендовала на царское и даже божественное происхождение (Верховные Инки почитались прямыми потомками Инти - бога Солнца). Этим претензиям соответствовало пышное настоящее имя певицы (правда, опять же неизвестно, насколько настоящее, уж слишком "подобранно" звучит) - Зоила Аугуста Императрис Чаварри дель Кастильо. Имой Сумак она стала, чтобы не ссориться с родителями, недовольными профессией певицы, которую выбрала дочь. Причем, сначала "Имма" писалось через два "м", но однажды в афишах мировых гастролей второе "м" выпало, и с тех пор появилась Има.
Родилась "императрица" 13 сентября 1922 года (то есть, так же как и Фредди - Дева). Музыке и пению она никогда не обучалась. Единственными источниками вдохновения для будущей певицы стали индейские песни и предания, звуки окружавшего ее грандиозного мира Анд, и собственное воображение. Уже к тринадцати годам ее голос обратил на себя внимание окружающих. Но первый успех пришел к девушке не в родном Перу, а в более развитой и передовой Аргентине, стране, которая воспринимала себя как миссионера латиноамериканской культуры. Первое выступление Сумак на аргентинском радио покорило всю Южную Америку. В 1943 году она записала около двадцати песен в Аргентине, которые вышли на серии синглов, среди записей других народных исполнителей. Три года спустя певица, к тому времени вышедшая замуж за композитора и музыканта Мойзеса Виванко, переехала в Нью-Йорк. Дальнейшая ее жизнь типична для "звезды" шоу-бизнеса - записи, гастроли, проблемы с уплатой налогов и сложные отношения с мужем (они развелись, потом снова сошлись и вновь расстались). Именно эту бытовую сторону подробно расписывают все источники, говорящие про Иму Сумак. Но разве она принесла славу "богине Анд"? Настоящей жизнью Сумак была музыка. В ее импровизациях сочетаются тысячелетние традиции обрядовой культуры кечуа и современная их огранка, делающая "прозрачной" почти непроницаемую древность. В голосе Имы хор жрецов Солнца в храме перекликается с хором птиц на вершинах деревьев и хором звезд в небесах, и рыком первого из богов американской земли - бога-Ягуара, и плачем младенца в гамаке, и разговором старейшин селения, и звуком обвала в горах...
Голос Земли. Голос Жизни. Вот что такое перуанская певица Има Сумак. И если вы хотите открыть для себя что-то новое в голосе Фредди, послушайте ее записи.

@темы: "Фредди и все-все-все", "Има Сумак"

---

Not Dark Yet

Приступая в 1988 году к записи The Miracle, "королевичи" понимали, что это, может быть, последний альбом в их почти двадцатилетней совместной истории. К тому времени ВИЧ у Фредди перешел в СПИД, болезнь быстро прогрессировала. Времени у Меркьюри, а, вместе с ним, у группы оставалось в обрез. Этим объясняется строгая продуманность, единая эмоциональная "тональность" и игра со слушателем в смысловые прятки (первая композиция, Party, завершается строкой "Прощайте, вечеринка закончилась", а следующую, Khashoggi`s Ship, открывает вопрос: "Кто сказал, что моя вечеринка закончилась?", и как тут не вспомнить дилановскую Not Dark Yet). The Miracle - более итоговый альбом, чем действительно последний совместный проект группы - Innuendo. Характерна настойчиво звучащая в нем тема "начала" в его универсальном смысле, будь то детство (клипы к The Miracle, Invisible Man), или прорыв к "новой" жизни (Breakthru), или "декларация амбиций" (I Want It All). Завершая свою историю, группа возвращается не к собственным истокам, а к вечному истоку осмысленной жизни - творчеству.
Грандиозен финал альбома - трагически звучащая композиция Was It All Worth It. Мощную полифонию инструментала поднимает к облакам не хор - хорал из голосов участников группы. Словно океанская волна несется припев с вопросом "Стоило ли оно того?" Стоило ли жить на скоростях Формулы-1? Стоило ли отдавать жизнь и душу творчеству?
"Стоило!" - утверждает Меркьюри.
Стоило - подтверждаем мы.

@темы: "The Miracle", "Queen", "Фредди Меркьюри"

---

Проверка на прочность

В 1988 году группа собралась вновь. За плечами - два года сольных проектов, лишь подтвердивших, что сила "королевичей" - в единстве. Они порядком отдохнули друг от друга и порядком вымотались, пытаясь выстоять поодиночке в сражениях на личном и творческом фронте. Все это наложило свой отпечаток на новый альбом.
Первоначально новый проект планировалось наречь The Invisible Man - по названию одной из вошедших в него композиций.Недвусмысленное указание на то, что, по крайней мере, двое из членов группы - Меркьюри и Мэй - хотели бы укрыться от назойливого внимания. Брайан переживал тяжелый период - развод с женой, смерть отца и обмусоливание желтой прессой его отношений с актрисой Анитой Добсон. Фредди тоже досталось от журналистов: его буквально осаждали вопросами о здоровье и отношении к проблеме СПИДа. Скрывать правду становилось все труднее: на фотографиях видно, что Фредди не в лучшей форме.
И все же "королевичи" предпочли дать альбому другое название, также связанное с вошедшей в него композицией - The Miracle. Символично. Действительно, разве не чудом была воля смертельно больного Меркьюри, не только собравшая группу вновь, но и вызвавшая к жизни один из лучших квиновских альбомов?
По музыкальной выразительности и пластичности The Miracle сопоставим с Jazz, но он глубже и "взрослее". Даже неискушенный слушатель почувствует, что The Miracle - наследник Barcelona. Элементы оперы присутствуют практически во всех альбомах Queen (за исключением разве что Hot Space), но здесь они не просто украшают одну-две композиции, а проходят красной нитью через весь альбом. Виртуозная аранжировка оттеняет голос Фредди, в котором открылись новые нюансы. В нем появилось больше властности и, одновременно, мудрости. Это, воистину, голос Короля.
Нет нужды рассказывать о композициях, составляющих альбом. Немногочисленные любопытные факты сопровождают не столько его запись, сколько съемки сопутствующих видеоклипов. Так, в клипе к The Miracle можно увидеть сына Брайана. Breakthru снимали на закольцованном участке частной железной дороги в Нью-Вэллей, графство Кембриджшир. Поезд, на котором несутся во весь опор "королевичи", назывался The Miracle Express.
Но все это - частности. Главное - сам альбом, приблизившийся к формату концептуального. Как будто группа на волшебном экспрессе по волшебному железнодорожному кольцу вернулась в дни юности, дни создания Queen II. И та же свежесть, та же вера, что впереди - океан времени и счастья, только теперь эта вера исходит от людей, проверивших себя на прочность. Людей, выдержавших проверку. В последние годы группа стала более цельной не только как творческий проект: эти четверо, так страстно и азартно конфликтовавшие друг с другом на протяжении чуть ли не двадцати лет, обостренно, с предельной ясностью осознали, что они - друзья. Осознание выразилось в концепции обложки альбома, выполненной фотографом Ричардом Греем: четыре лица, слитые в фантасмагорическое, но нераздельно целое. Они всегда были командой. Проверка на прочность только подтвердила это.

@темы: "The Miracle", "Queen", "Фредди Меркьюри"

---

Проблемы роста

---

Дверь в море

В начале 80-х Фредди открыл для себя одно из чудеснейших мест на земле - остров-курорт Ивиса. Эта кроха-колибри, присевшая отдохнуть в Средиземном море, входит в состав Балеарских островов, и вместе с ними составляет территорию Испании. У Балеар весьма бурная и богатая история, зафиксированная в источниках еще античного времени. Здесь воевали, торговали, строили, отсюда отправлялись в дальние моря и неведомые земли... Однако, ветра истории реяли, в основном, над старшими сестрами Ивисы - Майоркой и Миноркой. Остров, о котором говорим мы, из века в век дремал на морских волнах, пока в наше время его не превратили в курорт мирового уровня. Сегодня на Ивису едут, в основном, развлекаться в ночных клубах и загорать на пляжах. Однако и для любителей познавательных путешествий здесь есть что посмотреть: руины сооружения. оставленного финикийцами, Старый город и средневековый замок (впервые упоминается в XII веке), в котором располагается археологический музей.
Фредди любил не только отдыхать на этом острове, но и устраивать здесь праздники. Самым грандиозным был 41-й день его рождения - с доставкой гостей самолетом на остров, фейерверками, фламенко и двумя тортами: первый выполнили в виде собора Гауди, но он развалился в воздухе при транспортировке с континента, так что пришлось срочно выпекать второй, квадратный и украшенный шоколадными нотами Barcelona.
На Ивисе Фредди останавливался в отеле, владельцем которого был некто Тони Пайк. Воспоминания Пайка добавляю несколько ярких нот к образу Меркьюри:
Фреди полюбил остров. Он говорил: «Когда я здесь, я могу побыть самим собой».
Было приятно видеть его счастливым. Мы много времени проводили вместе. Меня привлекала в нем простота. Многие в роке все время строят из себя звезд. Фредди никогда этого не делал. Я как сейчас вижу его лицо, когда он спрашивает меня, не надоел ли он, или что я думаю о его пластинке. Он ничто не принимал как должное и не страдал высокомерием.
Однажды, когда он и Монсеррат Кабалье записывали песню Barcelona, двое из съемочной группы не смогли сдержаться и расплакались. Возвратившись в отель после шоу, Фредди вел себя как ребенок, несмотря на то, что полчаса назад ему устроили овацию. Он меня спрашивал в тот вечер – действительно ли мне понравилось? Я уверен, что он не напрашивался на комплименты, а хотел удостовериться еще раз, что все в порядке.
Фредди был очень человечным, внимательным и хотел, чтобы его любили. В ту ночь мы проговорили до восьми утра. Он был взволнован шоу, размахивал руками. Когда разговариваешь с Фредди, беседа протекает без пауз и молчания. Он волшебным образом вовлекал тебя в разговор и был прирожденным рассказчиком. Один из самых замечательных анекдотов, которые я слышал, – рассказ о его приключениях в Африке. Он ехал в кузове «лендровера», и за ним погналось стадо слонов, которые начали толкать машину из стороны в сторону. Чтобы защититься, Фредди начал кидать в них яблоки – единственное, что было в этот момент у него под рукой. Он рассказывал так живо, что эта история и сейчас стоит у меня перед глазами.
Фредди никогда не рассказывал сидя. Он вставал и представлял все в лицах. Мы часто собирались вокруг бассейна, и он начинал что-нибудь играть для нас. Несмотря на то, что Фредди любил веселить, он был довольно стеснительным. Он никогда не навязывал свое мнение окружающим, скорее наоборот – готов был уступить. Если Фредди рассказывал что-то слишком громко, а в комнате были люди, он останавливался, чтобы спросить: «Извините, я не мешаю?» Он также был очень внимателен к простым людям. Люди его положения обычно не обращают внимания на повседневные заботы окружающих. Фредди был совсем другим. Он помнил имена всех, с кем встречался, дату их рождения и род занятий. Некоторые утверждают, что Фредди был одинок. Я не замечал этого. Если он был один, значит, хотел одиночества. Все, кто с ним встречался, даже случайно, любили его. Он меня приглашал на пару своих вечеринок и я, не задумываясь, принимал предложения. Потому что знал: где Фредди, там всегда весело.
Впервые здесь, на острове, Фредди преодолел боязнь воды. Однажды я уговорил его прогуляться со мной на лодке. Первое путешествие на лодке было на бывший соляной завод, превращенный в ресторан с замечательным видом на море. Фредди немного нервничал, но потом успокоился. Постепенно он привык, и мы выходили в море регулярно. Обычно он загорал или пил щампанское и слушал музыку. Однажды мы даже плавали на другой остров, который называется Форметерра. Его друзья не могли поверить, что это произошло».
Ныне Pike`s hotel переименован в Rock hotel (кстати, этот отель изнутри можно увидеть в клипе группы Wham к песне Club Tropicana.

www.youtube.com/watch?v=WYX0sjP6Za8

По-прежнему принимает посетителей и CU club. Правда, теперь он тоже носит другое название - Privilege club, и ключ Фредди от боковой двери клуба давно затерялся в потоке времени...

Фредди на Ивисе







Фредди и Анита Добсон

@темы: "имидж и жизнь", "Ивиса", "Фредди Меркьюри"

---

И корабль плывет

Дышите глубже – это завершающий пост о моем любимом альбоме. Блогеры вроде меня, как правило, чуть-чуть маньяки: если уж западут на какую-нибудь тему, за уши их от нее не оттащишь. Но даже разговор о дуэте Меркьюри и Кабалье когда-нибудь да приходит к завершению. Мне остается сказать лишь несколько слов об альбоме, выпущенном, когда с момента первого исполнения его заглавной композиции прошло больше года.
Как ни странно, но до сих пор практически никто не сказал (или мне это просто не попалось на глаза) о поликультурности этого проекта. Альбом, носящий имя каталонской столицы, казалось бы, должен концентрировать внимание слушателя на ритмах, мелодике и образах, рожденных у подножия Пиреней. Однако уже во второй композиции – La Japonaise – мы отправляемся в Страну восходящего солнца: не только музыка заставляет вспомнить игру на кото, но и текст частично поется на японском языке (Фредди стоило определенного труда выучить правильную расстановку ударений). Сюжет Fallen Priest, текст которого написан Тимом Райсом, автором либретто рок-оперы Jesus Christ Superstar, вызывает в памяти героев романа В.Гюго «Собор Парижской богоматери». В этой песне есть что-то неуловимо французское – может быть, чувства в духе классического французского романа XIX века. А вот следующая композиция, The Golden Boy, текст к которой также писал Тим Райс, – настоящий мини-мюзикл в лучших американских традициях, даже госпел наличествует (кстати, Монсеррат Кабалье стала первой европейской оперной певицей, исполнившей госпел). Guide Me Home и How Can I Go On (в которой партию бас-гитары исполняет Джон Дикон) несут на себе отпечаток британской культуры, от традиций балладной лирики английского Ренессанса до томительного стремления лирических героев вырваться за пределы земной обыденности в мир идеальной, свободной красоты. Кода альбома, завершающая композиция Overture Piccante, этакий парафраз дома, который построил Джек, и вовсе можно назвать миниатюрной моделью мира с его бесконечными вариациями культур, традиций, темпераментов и жанров, в которых каждый из нас проживает свою неповторимую жизнь.
А еще этот альбом хочется сравнить с Ноевым ковчегом, собравшим разные жанры и направления в музыке. Через все его композиции проходит образ моря. Сама Barcelona - ликующий солнечный день, в который так легко поверить в корабль с алыми парусами. Далее мы плывем в Страну восходящего солнца, и медитативная мелодия La Japonaise, сравнимая с медом или темным янтарем, рисует в воображении красавиц на высоких гэта, любующихся спокойным, тихо спящим морем. Полная противоположность этой тихой картине - Fallen Priest. Корабль попал в шторм:: паруса лопаются от бешеных порывов урагана, мачты падают в разъяренные волны, и мы то летим в небеса, то падаем в разверзшуюся бездну. Кажется, сам мир на краю гибели, но внезапно шторм сменяется штилем. Корабль попадает в таинственную гавань застывшего времени. Голоса Фредди и Монсеррат в композиции Ensueno укачивают слушателя на неподвижных водах, отсвечивающих пурпурными отблесками заката. Мелодия Ensueno кажется очень знакомой, и это на самом деле так, ведь песня - переработанный вариант Exercises Of Free Love.
В штиль можно и расслабиться, и вот в The Golden Boy экипаж Ноева ковчега лихо отплясывает под зажигательный госпел, устроив музыкальный праздник Нептуна. Под матросский танец экватор пройден и корабль поворачивает к дому, о чем говорит само название следующей вещи - Guide Me Home. How Can I Go On, примыкающая к предыдущей балладе, овевает нас морским бризом и ностальгией по еще не завершившемуся, но уже уходящему в прошлое путешествию.
Корабль жизни Фредди в это время тоже плыл на закат, и его капитан знал об этом. 8 октября 1988 года, за два дня до выхода альбома, Фредди и Монсеррат выступили в Барселоне на грандиозном гала-концерте La Nit по случаю прибытия в город флага Олимпийских игр. В присутствии испанской королевской четы они исполнили три композиции - Barcelona, The Golden Boy и How Can I Go On. Перед самым концертом у Фредди, который уже был болен, пропал голос. Пришлось петь под фонограмму, причем, из-за технического сбоя это стало понятно зрителям. Фредди был вне себя, но поделать ничего не мог. Надо отдать должное ему и Монсеррат - они достойно довели выступление до конца, несмотря на неудачу в начале. Это было последнее выступление Фредди на сцене. Но корабль еще продолжал бороться с судьбой.

Фредди и испанская королевская семья

@темы: "Barcelona", "Фредди Меркьюри"

---

Барселона никогда не повторится

Сегодня исполняется тридцать лет с того дня, как мир впервые услышал Barcelona в исполнении Фредди Меркьюри и Монсеррат Кабалье. Песня-царица, песня-владычица, песня-воплощение счастья. Пусть она еще долго летит над миром и живет в ваших душах! Желаю праздничного дня-
с каталонским пирогом "кока де Сан-Хуан", шоколадом ручной работы, алыми розами и чем угодно еще, но главное голосами Фредди и Монсеррат. А вам в подарок - небольшая статья о любимой композиции.

И, если Богу угодно,
когда-нибудь
мы встретимся вновь.
Ф.Меркьюри, М.Моран «Барселона».

Когда слышишь эту музыку, кажется, что закон всемирного тяготения отменили. Не в 60-е годы XX века с их молодежными революциями, не в 70-е, когда ведущие рок-группы канонизировали образ бунтаря-одиночки, а на исходе сытых, благодушных, вполне «буржуйских» 80-х прозвучал самый поразительный гимн свободе. В нем было ничего шокирующего. Не было призывов счистить ногтем гниль культуры или продать душу дьяволу, или найти точку опоры и поменять наконец местами Северный и Южный полюсы. Просто рассказ о встрече мужчины и женщины в городе с красивым названием Барселона. Но с первых же аккордов этой пышной, словно ретабло испанских барочных храмов композиции, тело становится таким же легким, как и душа, и вдвоем они сливаются со звоном колоколов и голосами небожителей, простите, исполнителей. С момента выхода в свет песни Barcelona прошло добрых три десятка лет, но голоса Фредди Меркьюри и Монсеррат Кабалье по-прежнему отменяют все эксперименты Ньютона с яблоком, стоит лишь нажать на кнопку play.
Barcelona – один из самых сумасбродных и оригинальных творческих проектов в истории. Им восхищаются и на него негодуют, берут за образец и пародируют. Кому-то кажется, что худой и подвижный Меркьюри даже внешне не сочетается с дородной, по-оперному статичной Монсеррат Кабалье. Но независимо от этих суждений Barcelona заставляет работать остатки нашего воображения и окропляет живой водой остатки наших душ.
А началось все, как и в песне, со встречи мужчины и женщины. Если бы это не было так избито, последние два слова стоило бы написать с заглавных букв. Поскольку встретились не просто два талантливых певца – две незаурядные личности.
Фредди Меркьюри, несмотря на наполеоновские амбиции, свойственные большинству гениев, обозначал себя довольно скромно: «лидер-вокалист группы Queen». На деле он был создателем этой, одной из величайших, рок-групп, ее душой, инициатором и самым страстным исполнителем наиболее ярких музыкальных фантазий. Достаточно сказать что участники Queen явились авторами первого полноценного рок-видеоклипа. Они немало экспериментировали в направлении синтеза разных жанров. В 70-е и 80-е годы подобный синтез часто казался невозможным. Критика, как правило, отказывалась признавать «оперный рок», который стал опознавательным знаком группы. Заметим, что речь идет не о жанре рок-оперы, который Меркьюри считал одним из самых скучных, а о трансмутации характерных элементов классической оперы (увертюра, хор, драматические музыкальные диалоги) и рока, в результате чего возникало новое музыкальное явление, не вписывавшееся в рамки одного жанра. Ртуть своего характера Меркьюри превращал в золото высокой пробы – Bohemian Rhapsody (в 2000 году признана англичанами лучшей песней тысячелетия), Somebody To Love, It`s A Hard Life… То, что «алхимики» шли верным путем, доказывает реакция публики – в отличие от критиков она была в восторге. Мальчишки и девчонки (а также зачастую их родители) 70-х и 80-х безоговорочно признавали то, что критика признала только после смерти Меркьюри, когда он уже никого не эпатировал и не раздражал: Queen – не просто успешная рок-группа, это явление в музыкальной культуре XX века.
Своим стилем группа во многом обязана Меркьюри, который с детства обожал оперу. Он мог подолгу слушать пластинки с записями известных оперных певцов, среди которых у него всегда были любимые исполнители. Одна из них – прославленная испанская певица, уроженка Каталонии Монсеррат Кабалье. В 1983 году Фредди впервые увидел Сеньору (так почтительно и восторженно именуют Кабалье на ее родине) и был поражен ее голосом. «Она обладает той же эмоциональной силой, что и Арета Франклин. Ее исполнение… столь естественно. Это очень редкий, особый дар», – отзывался Меркьюри об испанской оперной звезде. Он неоднократно с благоговением говорил о таланте Кабале в своих интервью. Одно из них, показанное 31 июля 1986 года во время гастролей Queen в Барселоне по испанскому телевидению, Монсеррат увидела. Вскоре ее старший брат и продюсер позвонил Меркьюри и предложил встретиться с той, о ком Фредди столь высоко отзывался.
Встреча состоялась в фервале 1987 года в ресторане фешенебельного отеля «Риц» в Барселоне. При ней присутствовал композитор и музыкант Майк Моран, подружившийся с Фредди во время съемок клипа к мюзиклу Дейва Кларка Time. Моран сотрудничал с Меркьюри при записи альбома Barcelona и оставил подробные воспоминания об этой первой встрече. Главные действующие лица накануне заметно нервничали. Меркьюри чувствовал себя не в своей тарелке, ибо светские визиты с привкусом официальности были не в его духе, а здесь пахло чем-то подобным. Монсеррат успели напугать слухами о невыносимом характере рок-певца. К ее радости, слухи эти, как и многое, касавшееся Мистера Плохого Парня, оказались полной липой. Меркьюри легко и быстро разрядил неловкость первых минут общения, следуя принципу в любой ситуации говорить просто и сразу о деле. «Фредди обратился ко мне со словами: «У меня есть для вас подарок, композиция Exercises In Free Love. – Будьте так добры, исполните ее, когда у вас будет время, где угодно, пусть даже в ванной», – вспоминала Монсеррат Кабалье. – И я стала слушать эту запись… Она у него звучала пианиссимо и очень, очень мелодично».
Кабалье пришла в восторг. Больше всего ее поразило то, что Фредди исполнял эту композицию меццо-сопрано. Монсеррат тогда еще не знала о возможностях голоса Меркьюри. Потом, во время совместной работы, она выскажет сожаление, что Фредди не занялся еще в юности профессиональным оперным пением, и настаивала, чтобы он поставил себе голос. Сеньора не знала, что в это время Меркьюри уже был смертельно болен. Время экспериментов подходило к концу, успеть бы завершить задуманное.
Две звезды быстро подружились. Оба были смелыми людьми, обожали свою работу и обладали склонностью к здоровому авантюризму. Никакой рутины, никаких жухлых стандартов, никаких, по выражению Фредди, «ярлыков». Время летело незаметно. Во вторую встречу, в Лондоне, Монсеррат засиделась у Фредди до утра и чуть не опоздала на самолет. Они вместе исполняли репертуар Ареты Франклин, Дженнифер Холлидэй, пели госпелы и дурачились, импровизируя в самых разных стилях. Кабалье говорила, что замечательно находиться рядом с людьми, для которых музыка – не ритуальный процесс, а естественный способ выражения чувств.
Через три недели после прослушивания композиции Монсеррат, как и обещала, исполнила Exercises In Free Love в лондонском театре «Ковент-Гарден». С Фредди она взяла встречное обещание написать песню, специально предназначенную для исполнения в Барселоне, родном городе Монсеррат.
После возвращения из Барселоны в Лондон Фредди приступил к работе над обещанной песней.
«Она хочет что-нибудь о Барселоне», – сказал я, – вспоминал Майк Моран. – С чего лучше начать работу?
– Ну что ж, дорогуша, – ответил Меркьюри, – я полагаю, нам надо просто что-то пропеть.
И он, недолго думая, пропел: «Барселона...»
… Такое начало звучало до гениальности просто. К концу дня нами был сконструирован скелет песни. Дальше работа пошла в типичной для Фредди манере: все сделанное было самым тщательным образом проанализировано, отшлифовано и превращено в то, что мы теперь называем великим произведением…»
Правда, напарники не были уверены в том, что вещь понравится Сеньоре. Тогда Фредди предложил на следующей встрече с Кабалье сделать вид, что композиция рождается экспромтом у нее на глазах. Это давало возможность певице сделать свои замечания, если они возникнут. Впрочем, замечаний не было. Кабале вещь понравилась сразу.
Любить так королеву, записывать – так альбом. Фредди пел и жил с размахом, а потому предложил Монсеррат не мелочиться и озвучить еще несколько композиций. Та охотно согласилась. Они ощущали потребность в этом авантюрном проекте и не торопились расстаться. Хотя работа над альбомом вышла изматывающей, ведь, собственно, впервые речь шла о действительном соединении классической оперы и рока. К этому добавлялись проблемы со временем, ведь у Кабалье выступления были расписаны на год вперед. Бывали случаи, когда она «забегала» на два-три часа в лондонскую студию звукозаписи, где шла работа над альбомом Barcelona, в промежутке межу двумя авиарейсами. Чтобы завершить начатый проект, примадонне пришлось отменить гастроли в России.
В мае 1987 года, когда вовсю шла запись альбома, в ночном клубе «Ку» на испанском курортном острове Ибица состоялся концерт «Ибица-92», посвященный летним Олимпийским играм, которые Барселона готовилась принять в 1992 году. На этом концерте Фредди Меркьюри и Монсеррат Кабалье впервые исполнили Barcelona.
Это был триумф. Стоя в лучах софитов, Фредди видел у своих ног публитку. Совсем не похожую на молодежь, которую Queen собирали на стадионах всего мира. Вечерние костюмы. бриллианты, туалеты от Ив Сен-Лорана – здесь были «сливки» общества. И эта публика в прямом смысле слова рыдала от восторга: свидетельства очевидцев зафиксировали слезы на глаза слушателей. Даже операторы, которые вели съемки, не могли сдержать слез. Присутствовавшие на концерте представители Национального олимпийского комитета Испании тут же объявили Barcelona гимном Олимпийских игр 1992 года. «Наша совместная работа подобна сбывшейся мечте», – сказал тогда Фредди.
Да и весь альбом, над которым Фредди и Монсеррат работали почти два года – словно сбывшаяся мечта о любви и творчестве, радости и внутренней свободе. Восемь композиций – торжество совершенной формы. Классических представлений о красоте. Их тексты. Кажется, принадлежат другому веку, более изысканному и страстному, чем современная эпоха. The Fallen Priest по духу ближе героям Гюго, чем нашему времени с его полным отсутствием душевной борьбы. La Japonaise воскрешает в памяти образ мадам Баттерфляй. И все же, прежде всего, Barcelona – это безусловное господство музыки. Когда на тебя низвергаются эти мощные аккорды, трудно поверить, что в записи альбома участвовало всего пять музыкантов, а не целый симфонический оркестр. Музыка здесь подобна игре света в драгоценных витражах средневекового собора – она всякий раз другая. Удивительно, но восприятие ее меняется не только от настроения слушателя, но даже от времени года и времени суток.
В том, что Barcelona впервые прозвучала в мае, видится особый смысл. Она подобна порыву весеннего ветра. Когда слушаешь альбом, вся рутина, назойливые изматывающие мелочи быта, каждодневные досады, чинимые собственными и чужими предрассудками, все ничтожное и ненужное, но обычно так давящее на сознание, уходит прочь, и ты восходишь на Олимп, и душа сливается со звоном колоколов, открывающих и завершающих заглавную композицию. XX век словно подводит здесь итог своим поискам абсолютной свободы. И это блистательный итог.
«Barcelona никогда не повторится», – сказал Фредди Меркюри, завершив запись альбома. Он был прав. Повторить такое невозможно. Остается слушать.

@темы: "Barcelona", "Фредди Меркьюри"

---

Упорядоченный хаос

С Испанией Меркьюри связывала не только музыка, но и живопись. Известен факт, когда Фредди хотел купить спроектированный Антонио Гауди дом в Сантандера, недалеко от границы с Францией, чтобы разместить в нем картину Гойи: согласно испанскому законодательству, произведения национальных мастеров такого уровня не могут быть вывезены из страны. Однако, самым любимым живописцем Фредди был другой испанец, вернее, каталонец – Миро.
Жоан (под влиянием испанского языка нередко пишется как Хоан или Хуан, в этой транскрипции мы и знаем его имя) Миро-и-Ферра (1893 – 1983), уроженец Барселоны – не просто эстет, капризно ломающий форму. Это художник-символ. Символичны даже отзеркаливающие даты жизни: проекции зримого, плавно перетекающие в предугадываемое вечности. Символично и то, что на свет появился весной, в апреле, а ушел из жизни зимой, в декабре, вобрав в орбиту своих девяноста расцвет и закат гностических опытов современного искусства.
Символично и то, что отец будущего художника, ювелир (то есть, человек как будто искусству не чуждый) настаивал, чтобы сын выучился на бухгалтера. А мальчик больше всего хотел рисовать, он понял это в частной школе, куда его отдали учиться и где, помимо других предметов, преподавали рисование. Какое-то время приходилось совмещать приятное с полезным: в 1907 году Жоан поступил в Школу изящных искусств Ла Лонха, а тремя годами позже окончил бухгалтерские курсы. Сделать окончательный профессиональный выбор помогла судьба: молодой гений заболел тифом, долго восстанавливался и за это время успел убедить родителя, что бухгалтерия – не его стезя. Еще три года, с 1912 по 1915 Миро учился в частной школе Франсиско Гали в Барселоне, и тогда же появились его первые картины. В 17-м прошла первая персональная выставка. Большая часть из представленных на ней шестидесяти работ были выполнены в фовистской манере (фовизм – направление в живописи начала XX века, в основе которого лежит предельная экспрессия цвета; классическим фовистом можно считать Матисса).
За долгую жизнь Миро перепробовал много направлений. Среди его ранних работ есть вполне реалистические по духу и форме. Приехав в 1920 году в Париж, каталонец познакомился с великим земляком Пабло Пикассо и попал по влияние кубизма. Впрочем, все это было по касательной. А вот что действительно касалось Миро, так это сюрреализм. Касалось настолько, что именно Миро приобщил к сюрреализму самого «идола сюрреализма» – Сальвадора Дали. «Может быть, у Хуана Миро есть только одно желание – забыть обо всем и рисовать, только рисовать, отдаться этому чистому автоматизму, к которому я неустанно призываю, ценность и глубокую мотивацию которого Миро, как я подозреваю, проверил самостоятельно, только очень бегло. Не исключено, что он будет считаться наиболее сюрреалистичным из нас», – высказался о художнике идеолог сюрреализма Андре Бретон.
Сам Миро утверждал, что после наскальной живописи ничего великого в изобразительном искусстве создано не было, и настойчиво проводил этот тезис в своем творчестве. Работы, которые отождествляются с самим именем Миро, похожи на детские рисунки или «пляшущих человечков» времен палеолита. Но это не детство отдельного человека и, тем паче, не детство человечества. Работы Миро несут в себе опыт разорванного сознания, порожденного гражданскими и мировыми войнами (сам художник эмигрировал из Испании в 1937 году, после установления диктатуры Франко), послевоенных духовных поисков, больше похожих на метания, но, одновременно, и опыт упорядочивания хаоса. Упорядоченный хаос – пожалуй, наиболее характерная черта работ Миро. Его картины буквально кишат малыми формами, крохотными неугомонными существами, вызывающими в памяти кортасаровское «хроноп-хроноп» и танцы фамов (и возмущенную на них реакцию надеек). Они пронизаны светом и энергией творения: будто на наших глазах элементарные частицы ищут сложиться в атомы, а те – в молекулы. Движение, полное кипучей энергии, кажущееся броуновским, но всегда (как и любое движение физическое) подчиняющееся некоему закону. У Миро это закон свободы. Собственно этот закон тяготения к свободе, единственный, которому подчиняется любой настоящий художник, и привлекал Меркьюри в творчестве Миро. Свобода и упорядоченный хаос – не это ли столп и основание рок-музыки?
Миро пользовался огромной прижизненной популярностью. Он выразил себя не только в станковой, но и монументальной живописи: в 1950 году создал фреску для Гарвардского университета, пятью годами спустя расписал стены представительства ЮНЕСКО в Париже. Пробовал себя в скульптуре.
Его «детская» живопись сложна и для многих чужда. Но один художник не может не понять другого. Так для Меркьюри живопись Миро стала одним из предметов живейшего увлечения. Пожалуй, от работ каталонца он испытывал те же чувства, что описал Эжен Ионеско:
«Когда смотришь на работающего Миро, его лицо, затем на линии, рождающиеся в процессе творчества, создается впечатление, что все освещается одним только чувством, одновременно сдержанным и интенсивным. Вам приходилось видеть как работает Миро, этот радостный счастливый человек, ощущающий себя создателем в любой из моментов, когда он рисует, делает наброски, что-то конструирует, рассказывает или напевает?
Он захвачен своим порывом, и мы уносимся с ним в его порыв и его взлет. Это довольно редкое явление – находиться в присутствии столь живительной и тонизирующей энергии. Каждое из произведений Миро – это танцующий сад, поющий хор, опера, расцвеченная цветами, рождающимися в лучах света. Это мир – одновременно мимолетный и в то же время совершенно реальный. Сочность красок придает ему соответствующий акцент, содержательную выразительность. Чистейшую эмоциональность, немного ироничную, лишенную притворной слащавости. Этот дар – милость Божия».

Жоан (Хуан) Миро



Портрет Энрико Рикара



Огород с ослом




"Ферма"



Каталонский пейзаж



Собака, лающая на луну



Голландский интерьер-1

@темы: "Фредди и все-все-все", "Хуан Миро"

---

Музыка Гауди

Как композиция Barcelona одновременно открывает альбом и служит его центром и осью, так и собор Ла Саграда Фамилиа - смысловая ось города Барселоны. Сегодня практически нет человека, не видевшего хотя бы раз, на фотографиях или видео, этот космический по своим формам и замыслу собор. А что мы знаем о его создателе?
Антонио Пласид Гильем Гауди-и-Корнет родился 25 июня 1852 года. Человек, который пересотворил Барселону, появился на свет не в городе своих грез, а в небольшом городке Реус, недалеко от Таррагоны. Роды были трудными, и ребенка спешно окрестили, опасаясь, что не выживет (до этого у родителей Антонио уже умерли малолетние дочь и сын). Но мальчик выжил, хотя и получил болезнь на всю жизнь - редкую болезнь, суть которой заключается в преждевременном сначала взрослении, а потом старении. Антонио уже в детстве выглядел старше сверстников. К тому же, он с детства страдал ревматизмом. Болезнь и особенности развития обрекли его на одиночество в течение всей жизни. Но отец, потомственный мастер, работавший с кованым металлом, научил сына понимать красоту предметов, а учителя поощряли склонность ребенка к рисованию. Рисование и геометрия были единственными любимыми предметами Антонио, все остальное вызывало у него скуку.
В 1868 году, после окончания школы, 17-летний Антонио, с согласия родителей, переехал из Реусы в Барселону, где устроился чертежником в городское бюро архитектуры. Одновременно он учился - сначала на курсах архитектуры Барселонского университета (помните, того, что был основан еще в XIV веке), а затем - в Провинциальной школе архитектуры. Профессора с изумлением отмечали, что провинциальный юноша является профессионалом высшей пробы. Кто его мог так подготовить? Для испанца на такой вопрос существует лишь один ответ - сам Господь Бог.
Взгляды Гауди на архитектуру были полярно далеки от традиционных представлений конца XIX века. Его идейными вдохновителями стали английский теоретик искусства Джон Рёскин и французский писатель Эжен Виолле-ле-Дюк, реставрировавший Собор Парижской Богоматери. Декларация Рёскина "Декоративность - начало архитектуры" Науди воспринял как творческое кредо. Все проекты каталонца отмечены торжеством декора, это настоящий гимн цвету и текучей линии, это блестящая наглядная проповедь выразительных возможностей материала, от "рабочего" цемента до аристократической майолики. Увлечение неоготикой в ранний период творчества вскоре сменилось собственным легко узнаваемым стилем, основанным на бесконечных интерпретациях кривых линий. Архитектор создавал пространство, как Бог творил космос - без чертежей. Все расчеты Гауди держал в голове, а основой для строительства служили наброски будущего здания в духе импрессионистских зарисовок. Гауди можно назвать Паганини архитектуры: то, что кажется блестящей импровизацией, на самом деле плод точного расчета, который, в свою очередь, оборачивается сочинением на вольную тему. Творческая энергия Гауди поражает не меньше его гениальности: им создано более двадцати объектов в Барселоне, в том числе парк Гуэль, известный едва ли меньше, чем собор Ла Саграда Фамилиа.
Собор стал делом жизни архитектора. Он строился на деньги всех барселонцев, и богатых, и бедных. Считая себя не вправе "посягать на народные деньги, Гауди отказался от оплаты за свой труд. Он был так поглощен проектом, что, по некоторым предположениям, это послужило причиной его гибели: по дороге на воскресную службу (Гауди был истым католиком), целиком погруженный в мысли о строительстве, он попал под трамвай 7 июня 1926 года. Хотя эту дату можно считать не столько датой смерти, сколько началом бессмертия. Имя Гауди, как и его постройки, кажущиеся нерукотворными, стали частью не только Барселоны - нашего сознания.
P.S. По свидетельству людей, знавших Фредди Меркьюри, тому очень нравился собор Гауди, равно как и другие постройки великого архитектора. Музыка всегда музыка, в нотах она или камне...

Антонио Гауди



Каса Мила



Каса Бальо



Парк Гуэль



Собор Ла Саграда Фамилиа

---

Оберон и Титания

А сегодня у нас - маленькая фантазия, как говорится, по мотивам жизни и творчества.

Пьяный Король лежал на полу королевской опочивальни. Выпитое шампанское рождало китайцев, танцующих фанданго, и лиловых сатиров, заедающих любовь виноградом.
Вдруг Король увидел себя самого, только маленького. Малыш ничем не отличался от взрослого двойника – то же лицо, голос, манеры, тот же блеск в глазах. Маленький Король подошел к большому. Усмехнулся в черные усы и произнес: «Забавно, что любовь повсюду, только взгляни, и тут же ее замечаешь!»
«О, черт! – изумился Король собственным словам. – И для тебя она, должно быть, сродни игре в кости?!»
«Такова жизнь, – вздохнуло малолетнее сновидение, подергиваясь дымкой. – В ней есть свои неожиданности. К тебе Принцесса едет».
– Вот это лишнее, – сказал Король, открывая глаза.
Сквозь толпу галантных кавалеров на тяжелых оконных занавесях пробился молодой солнечный луч. Он обогнул хоровод прекрасных дам, притворявшихся пастушками, и застыл в раздумье. Куда бы упасть? Король увидел его, перевернулся на спину и подмигнул. Луч заметил бриллиантовую монограмму на непристойных выпуклостях, упрятанных в белое трико и, пискнув от восторга, ринулся туда. Солнечные зайчики поскакали по стенам и потолку. Один из них угодил прямо в глаз Роджеру.
«А, чтоб тебя!..» – подумал Роджер, прибавив мысленно еще несколько ласковых пожеланий.
– Остановись! – прервал его Король. – Повтори последнюю мысль.
Последней мыслью Роджера была та, что сейчас ему в голову полетит массивный резной табурет.
Вместо табурета в лицо ударил сноп искрящихся лучей.
Король выгнулся дугой, ловя утренний свет.
– Принцесса едет, – сказал он без всякого выражения.
– Откуда ты узнал? – удивился Роджер. – Я здесь уже три дня сижу, чтобы сказать тебе об этом.
– И я все три дня спал?
– Нет! Ты все три дня пил и не помнишь, что бедный Роджер подливал тебе шампанское и пытался рассказать о Принцессе. Ты засыпал всякий раз, как я начинал о ней говорить.
– Да?..
Король помолчал.
– Какая она?
– Она? Хорошая. Воспитанная. Милая. Послушай, может быть, она тебе понравится, а? Ну оглянись вокруг – все короли семьями обросли, как плющом, а у тебя ни жены, ни наследника. Кому власть передашь?
Король молчал. Что объяснять? Что он – не кирпичная стена и плющом обрастать не станет? Роджер и сам понимал – власть Короля не по плечу никаким наследникам. Просто привычка брала свое.
Король встал.
– Когда здесь будет Принцесса?
– Через несколько часов.
– Вы ее встретите, Брайан и ты. Покажете ей дворец и город, вечером устроите бал, и завтра утром с почестями проводите в родные края. Что до меня, я уезжаю охотиться на побережье.
– А что люди подумают?
– Они подумают, что Король не хочет брать Принцессу в жены. И будут правы.

Звезды струились в море мерцающим водопадом. Белые цветы вспыхивали на кончиках пальцев. Эльфийский смех щекотал ноги Короля. Ночь казалась гигантской бутафорией, воздвигнутой для представления о волшебнице Маб.
– Не хватает Оберона с Титанией! – рассмеялся Король.
– Дорого бы я заплатила, чтобы увидеть еще одного такого же Оберона! – раздался в темноте веселый голос.
Король оглянулся. Ночь надежно укрыла хозяйку хрустального голоса.
– Кто ты? – окликнул он невидимку.
– Я – Титания!
– Так покажись Оберону!
– Показаться? – снова зазвенели колокольчики смеха. – Посмотрим, сможет ли твой конь догнать моего. Встретимся у Бальдуровой омелы!
Раздался цокот копыт. Король вскочил на коня и помчался к заповедному лесу, в сердце которого рос священный дуб, увитый золотыми шарами омелы. Король не раз видел Убийцу Бальдура, с которым давнее предсказание связало и его смерть. «Может быть, сегодня?» – вдруг подумалось Королю.
От этой мысли он почувствовал себя почти счастливым.
– Хвала Титании! – воскликнул он.
– Слава Оберону! – прозвенел голос рядом.
Они подъехали к Убийце Бальдура. Кони фыркали в темноте. Король чувствовал как пульсирует его тело.
Он нашел невидимые губы и, прежде чем забыть обо всем, подумал, что десятки раз играл в эту игру, но до сих пор она ему зачем-то нужна.

– Что подарить тебе на память о нашей встрече?
– Подари свою знаменитую бриллиантовую монограмму!
– Вот это прелестно! И где же ты будешь ее хранить?
– На груди, мой недогадливый Оберон! Наши имена начинаются одинаково, и никто ничего не узнает. Это будет нашей тайной. Но что же ты хотел бы получить в подарок?
– Только твой голос!
– Но не мою любовь?
– Я не могу любить тебя долго. Мне, как огню, все время нужна новая пища. Но твой голос я буду помнить всегда. Он – как хрустальный фонтан…
– Бедная Титания не может отдать тебе свой голос. Однако, обещаю – все фонтаны в моем королевстве отныне будут петь о любви Оберона.

Одинокий всадник мчался к Городу, из ворот которого медленно выезжал пышный кортеж. Впереди ехали герольды в коротких расшитых серебром камзолах, за ними – знатные рыцари в черных мантиях с пурпурными крестами. Пажи осторожно вели под уздцы белоснежного скакуна, несшего Принцессу. Гордо и отрешенно проехала она мимо незнакомого путника. Солнце обняло ее плечи, и мириады искр вспыхнули на бриллиантовой монограмме.
Всадник легко улыбнулся и прошептал:
– Хвала Титании!
– Слава Оберону! – прозвенел голос, подобный чистому хрусталю.
Придворные удивленно переглянулись, но ни о чем не посмели спросить свою гордую и несравненную госпожу.

@темы: "фан-творчество", "Фредди Меркьюри"

---

Музыка воды

Композицию Barcelona нередко сравнивают с играющей водой фонтана. Чтобы убедиться в верности такого уподобления, достаточно посмотреть любительскую запись на youtube

www.youtube.com/watch?v=G_Rf3DIi_20

Качество изображения так себе, но даже оно способно передать магию звука, цвета и воды. Фонтан Монжуик в Барселоне официально носит имя Магического. Это одна из самых характерных и выразительных достопримечательностей города. Его история началась в 1929 году, а поводом для появления послужила Всемирная выставка. Каталонский инженер Карлос Буигас спроектировал фонтан в футуристическом стиле, в форме эллипса, расположив его на самой высокой точке города - горе Монжуик. В 1992 году, накануне летних Олимпийских игр в Барселоне, решено было сделать фонтан одним из символов города. Его подвергли основательной реконструкции, создав каскад фонтанов не только с подсветкой, как было до начала работ, но и музыкальным сопровождением. 3620 водяных струй исполняют с наступлением темноты завораживающий волшебный танец.
Ежегодно фонтан посещает более 2,5 миллиона человек. Некоторые приходят исключительно для того, чтобы услышать голоса Меркьюри и Кабалье.

@темы: "города и годы"

---

Поколение Барселоны

Эта рецензия Дмитрия Бавильского давно лежит в моих загашниках, в разделе "Избранное". Избранным и останется. Со времени, когда она была написана, появились новые авторы и новые произведения, изменилась ситуация в мировом литературном пространстве, но умный текст живет куда дольше сиюминутной причины, заставившей потянуться перо к бумаге или руку к ноутбуку. Бавильского стоит читать даже тем, кто очень далек от литературы рубежа веков. Те, кто дочитает рецензию до конца, будет вознагражден: в названии статьи недаром упомянута Барселона.

(6 сентября 2005 г.)

Дмитрий Бавильский. "Поколение Барселоны" (6 сентября 2005 г.)



Эта рецензия Дмитрия Бавильского давно лежит в моих загашниках, в разделе "Избранное". Избранным и останется. Со времени, когда она была написана, появились новые авторы и новые произведения, изменилась ситуация в мировом литературном пространстве, но умный текст живет куда дольше сиюминутной причины, заставившей потянуться перо к бумаге или руку к ноутбуку. Бавильского стоит читать, даже тем, кто очень далек от литературы рубежа веков. Те, кто дочитает рецензию до конца, будет вознагражден: в названии статьи недаром упомянута Барселона.

Дмитрий Бавильский. "Поколение Барселоны"
(6 сентября 2005 г.)

Подводя итоги литературного сезона, «Коммерсант» обнародовал чертову дюжину самых перспективных писателей до сорока лет. Именно эти «молодые» определяют сегодня лицо русской словесности

Если отбросить имена-бренды писателей «старшего» поколения (все они - от Пелевина и Сорокина до Битова и Улицкой стали известны в иной социокультурной ситуации), то окажется, что именно эти «молодые» определяют сегодня лицо русской словесности.
Судите сами. Список, составленный Лизой Новиковой, открывают Андрей Геласимов (1966) и Юлия Латынина (1966), продолжают Дмитрий Быков (1967) и Евгений Гришковец (1967). Есть в нем Антон Уткин (1967) и Анна Матвеева (1972), совсем недавно прозвучавшие Майя Кучерская (1971) и Роман Сенчин (1971), поэт Глеб Шульпяков (1974) и Гаррос с Евдокимовым (1975). Список заканчивается открытыми премией «Дебют» Аркадием Бабченко (1977) и Сергеем Шаргуновым (1980).
Лично мне не хватило в этом списке Олега Постнова и вечно молодой Веры Павловой, Павла Крусанова и Ильи Стогова, Сергея Болмата и Маргариты Меклиной. Впрочем, книжный обозреватель «Коммерсанта» имеет право на избирательность: ведь подводятся итоги конкретного периода, в котором Постнов и Болмат молчали, а, например, Стогов продолжал разбазаривать свои многочисленные таланты. Зато блистательный Вадим Темиров выпустил потрясающий дебютный сборник «Листая», который в силу головокружительно-экспериментальной породы мало кто заметил и оценил.
Разумеется, писатели в дюжине собрались самые разные. И мало чего общего можно найти между высоколобым эстетом Шульпяковым, что слова в простоте не скажет, и, например, Аркадием Бабченко − автором пронзительных физиологических очерков о Чеченской войне, между новым сентиментализмом Гришковца и экономическими расследованиями Латыниной. Однако едва уловимые связи между всеми вышеперечисленными все-таки есть. Имеются. Скорее психологические, а не эстетические. И иначе как
п о к о л е н ч е с к и м и их назвать трудно.
Люди, родившиеся во второй половине 60-х и в первой половине 70-х, - возможно, единственное поколение, которое сформировалось в той,
п р е ж н е й жизни, однако сохранило силы и активно осваивает жизнь н о в у ю. Когда детство-отрочество-юность прошли при большевиках, когда перестройку встретили на пороге физической и интеллектуальной зрелости и вошли в новый век на пике своей формы. С равным рвением осваивая капитализм и компьютер.
Родись ты чуть раньше или чуть позже, тонкий баланс внутреннего соотношения был бы нарушен: чуть больше советского, как у тех, кому за сорок («дворники и сторожа», воспитавшие эзотеричных восьмидерастов), или же, наоборот, чуть меньше («кто такой дедушка Ленин?») - и ты принадлежишь уже совершенно иной формации.
А эти выросли, взошли на рубеже на острие двух миров – одной ногой в прошлом, другой в настоящем и, возможно, будущем. Всегда между. Чуть-чуть в стороне. Невидимые наблюдатели. Незаметное поколение, растворенное в своей собственной жизни, не рвущееся (за исключением парочки горланов-главарей) на социальные баррикады, но занимающееся обустройством личного пространства.
Последнее лето детства выпало на дефолт 1998 года - именно этот короткий, как бабье лето, интеллектуальный Ренессанс девяностых, когда вдруг стало видно во все стороны света, оказался моментом вхождения во взрослую жизнь. В серьезную литературу. Избыточные, барочные, драйвовые девяностые навсегда зарядили энергетические батарейки поколения, на чью пору пришлись все возможные внутренние и внешние сломы, которые не сломали нынешних околосорокалетних, но, напротив, закалили их. Стало ясным, что русские горки общественного развития (режимы влажности постоянно меняются) – это одно, а твоя приватная жизнь – совершенно другое. Поэтому, чтобы ни происходило, мы всегда остаемся спокойными. Немного отчужденными. Люди, предпочитающие слушать музыку в наушниках хорошего качества. Из таких хорошо выходят серые кардиналы.
Незаметные и незаменимые, сорокалетние первыми в полном (наиболее возможном) объеме получили возможность осуществления личных свобод. Первыми пересели за компы и BMW и выехали за пределы Болгарии. Они есть и их нет, так как каждый занят собой и своим собственным делом. Оттого и объединяться сложно, всяк сам себе хозяин.
Быков как-то написал, что не любит слово «поколение». А кто любит свои собственные отражения? Однако это не мешает однополчанам понимать друг друга с полуслова. С полувзгляда. Все подтексты и недоговоренности. Вежливые, культурные, рассуждающие обо всем с прохладцей, без особых провалов (нарывов и надрывов, которые кажутся дурным тоном) и без особенных прорывов вверх, так как время еще не пришло? Проза – опыт потерь, так что придет еще.
Вот и литература у них выходит такая – спокойная, беспафосная, с вниманием к сюжету (форма писательской вежливости), без экспериментальной наглости. Потому что эти новые умные никого не собираются учить, в лучшем случае – делиться своим опытом с тем, кто захочет.
Сюжетная проза – первый признак социальной вменяемости и внутреннего покоя, психологической нормы. Проще дать читателю сюжет, чем объяснить, что все фабульные навороты – пустое означающее и демонстрация авторского своеволия: что хочу ворочу и своя рука владыка. Однако ничего общего с коммерческим чтивом и трешем (на буржуев смотрим свысока): при всей кажущейся доступности у новых умных все всегда на особицу, с легкой придурью в качестве приправы. С этакой конвенциональной странностью.
Но при всем внешнем конформизме (Вы хочите песен? Их есть у меня.) сломать или приручить таких людей невозможно. Во-первых, жизнь научила гибкости, во-вторых, когда на твоих глазах оценки меняются на прямо противоположные, ты научаешься доверять только себе. Становишься зело толерантным, так как, по большому счету, тебя это не касается. В-третьих, это последнее поколение, обладающее идеалами. Ведь воспитывались они в жесткой системе вертикали, а потом, когда структуры ценностей сформировались, были отпущены на свободу.
Так постмодерн оказывается защитной маской стихийного романтика, ведь мизантроп и есть такой романтик-идеалист, который зол на людей только потому, что не может простить им и себе всеобщего несовершенства. Новые умные невероятно сентиментальны, да только никогда в этом никому не признаются: что нам Гекуба? У каждого в шкафу своя спрятана... В новых умных живет неизбывный романтизм, правда, придавленный прагматизмом, но ведь мы же все родом из детства, предать которое невозможно.
Легче всего проследить собственные предпочтения по музыкальным пристрастиям. Социально заряженный рок питерского и ебургского разлива оставлял равнодушным. Попсы еще практически не существовало. Новые умные слушали ни к чему не обязывающую музыку типа Pet Shop Boys и Depeche Mode, Мадонны или Энн Леннокс. Музыку, которая меньше раздражает, которую всегда можно безболезненно выключить.
Девяностые начались для нас на два года позже – с барселонской Олимпиады. С диска, записанного Фредди Меркури и Монтсеррат Кабалье, оптимистического и гуманистического гимна жизни и миру во всем мире. Объединительная «Ода к радости», почти ведь Девятая Бетховена.
Никогда еще не дышалось так легко и свободно, никогда еще ожидания не были такими светлыми и радужными. Большая история закончилась, автор умер, но дело его живет, перманентно прирастая интеллектуальным потенциалом. Деррида в каждой книжной лавке, Дэвид Линч по телевизору. Ешь - не хочу. Главное – чтобы был аппетит. А аппетит был...
К Олимпиаде в Барселоне западная цивилизация достигла своего ослепительного пика мощи и красоты музыки, которую написал для нее смертельно больной Меркури. Он и умер-то тогда как знак того, что праздник закончился, наступили будни, детство кончилось когда-то, ведь оно не навсегда. Очень символично умер, да. Когда маятник качнулся в другую сторону.
Маятник качнулся, но память об этом прерванном полете осталась. Солнечная и космополитичная Барселона для меня до сих пор – лучший город земли. На горе Монжуик с видом на Саграда Фамилиа, между олимпийским стадионом и фундасио Хуана Миро, я оставил свое сердце. Мы все оставили. Даже если кто и не был. Потому что стоит зазвучать первым аккордам с т о й пластинки, и ты словно подключаешься к невидимому Интернету, который связывает тебя со «своими».
Разные, слишком разные, автономные – и это самый верный признак нынешних сорокалетних. Все и всё противится объединению. Вероятно, и Барселона у каждого своя. Оттого и не настаиваю. Важна же не конкретика, а вектор развития стороннего взгляда, птицей или дымом наблюдающего за жизнью с высоты птичьего полета..

Об авторе:
Дмитрий Бавильский (1969) закончил Челябинский университет. Сначала стал известен как литературный критик, затем как автор многочисленных романов («Семейство паслёновых», «Едоки картофеля», «Ангелы на первом месте», «Нодельма»), переведенных на многие европейские языки. Действительный член Академии российской современной словесности, много сил положивший на борьбу с шестидесятниками и постмодернизмом. Несмотря на записной мизантропизм, добрый и отзывчивый, в сущности, автор, ратующий за «правильную искренность» в искусстве.

Ссылка на ресурс:
vz.ru/columns/2005/9/6/5448.html?utm_campaign=v...

@темы: "Фредди и все-все-все", "мысли и образы"

---

Четыре кошки и собор оплывающих свечей

Будет неправильно, если мы не поговорим о городе, который вдохновил Фредди Меркьюри и Монсеррат Кабалье на создание альбома Barcelona.
Имя этого города не произносится – оно поется. На земном шаре есть пять-шесть мест, где можно жить. Во всех остальных местах можно только работать. В Барселоне следует именно жить. Любить. Петь. Наслаждаться.
Барселона, столица автономной области Каталония и одноименной провинции, второй по величине город Испании и ее крупнейший порт, торговый и промышленный центр, один из самых оживленных туристических городов, издревле была открыта всем ветрам средиземноморской культуры. Одна легенда приписывает ее основание самому Гераклу, другая – отцу великого карфагенского полководца Ганнибала, Гамилькару. В 133 году до новой эры город был завоеван Луцием Корнелием Сципионом и вошел в состав Рима. Исторический центр Барселоны (называвшейся в те времена Барсией) до сих пор хранит следы планировки античного периода, а на улице Парадис можно видеть римские колонны.
В V веке, уже после падения Рима, здесь обосновались вестготы. Некоторое время Барсия была столицей вестготского королевства, которое пало три столетия спустя под ударами мавров. Барселона вошла в состав мавританской провинции аль-Андалус, но в 801 году ее отбил у кордовского эмира сын Карла Великого Людовик Благочестивый. Людовик сделал Барселону главным городом Испанской марки – обширной пограничной области под управлением графа Барселонского. В X – XI веках графы Барселоны были фактически независимыми правителями Каталонии и даже столетия спустя после вхождения Каталонии в состав Испании испанские монархи должны были приезжать в Барселону и подтверждать древние права и вольности каталонцев, только после этого получая титул графов Барселонских.
В 1450 году статус города еще более укрепился за счет основания университета.
Барселону можно сравнить с добрым старым вином. Античность, средневековье, новое время, дополняя друг друга, создают изысканный и дерзкий букет. В общую картину города гармонично вписывается торжественно-светлый Кафедральный собор Святого Креста и Святой Евлалии – один из чудесных образцов готики, и великий собор Гауди, Ла Саграда Фамилиа, и спроектированное тем же Гауди «воплощенное фэнтези» – парк Гуэль, и бесчисленные маленькие «жемчужины» вроде ресторана в «Четыре кошки».
Кстати, вот о ресторанах и кафе. В конце – начале XX веков Барселона стала воротами, через которые в Испанию проникали идеи легкомысленных французов. И даже не проникали, подобно вражеским лазутчикам, а проходили торжественным маршем победителей. Это потом, ближе к непреклонному Мадриду, «ворота» закрывались автоматически и долго не спешили открываться. Самы непозволительным образом город соблазнял молодых художников, архитекторов, поэтов предпочесть широкий путь новейшей культуры узкой тропе традиционного благочестия. Очагом соблазна в начале XX века стал «Четыре кошки». Здесь обсуждались свежие новости и свежие эстетические идеи, здесь, в сердце Барселоны, формировалось ядро «парижской школы», которую составили испанцы, эмигрировавшие во Францию.
Среди посетителей «Четырех кошек» был и Антонио Гауди. У каждого великого города есть великий собор. Нотр-Дам де Пари, Собор Святого Марка в Венеции, лондонский Собор Святого Павла… Великий собор Барселоне подарил Гауди. Он не строил Ла Саграда фамилиа, он соединил грезу и строительные материалы. С нахальством модерниста он проник в тайну творения, но, как истинный испанец, завуалировал свое нахальство покровом мистики. Собор напоминает зажженные свечи, его узоры – как оплывающий воск, но в этом нет ничего грустного. Скорее, напротив. Если уж мыслить в русле фантазии Гауди, то можно представить себе четырех кошек из того самого знаменитого кафе, невозмутимо пьющих кофе и обсуждающих вопросы модернизма, красоты фламенко и влияние Гойи на живопись нового времени. И поглядывающих время от времени на собор Гауди: «Сеньоры, в чем причина того, что величественное сооружение, начатое в 1883 году и строившееся более сорока лет, так и не было завершено?»
Можно искать и найти объективные причины, объясняющие этот факт. Но мне больше нравится объяснение более чем субъективное. XX ыек пришел к мысли, что завершенность не всегда нужна и полезна. Неясный силуэт на полотне, открытый финал драмы, жизнь гения, оборвавшаяся в зените славы, не завершены, но совершенны. Собор имеет право быть неоконченным, чтобы мы имели право проникнуть в тайну творения.

Собор Святого Креста и Святой Евлалии



Собор Ла Саграда Фамилиа



Кафе "Четыре кошки"

@темы: "Барселона"